Маяк Уолерана

Для меня у этой истории нет начала. Этот старик был со мной всегда. 
Оглядываешься в случайной точке времени, и оказывается – промелькнуло восемь десятков лет. Будто ты долго ехал в поезде и не смотрел в окно. Какой сейчас год? Где я? Почему я такой беспомощный лежу в кровати и прислушиваюсь к шагам в коридоре?
И гости из прошлого навещают тебя. Бесцеремонно входят в комнату и приносят запахи и звуки. Ты вспоминаешь лица тех, кого уже почти забыл. Ты снова живешь в том мире, которого больше нет. И время странно гнется, перепутывая последовательность событий. 
Говорят, «прошлого» не существует. Но старик, прикованный к постели, живет в другой реальности. В «настоящем» нет ничего, что представляло бы интерес. И поэтому отправиться туда, где жизнь напитана всей своей полнотой – вполне логичный прием. Снова жить, перебирая в памяти самые яркие моменты. Что-то уже не вспомнить, но кое-что остается навсегда. 
В этом спектакле я снова бужу своего старика. Прошу его побыть с нами. Выйти на сцену и поддаться ловким рукам кукольников. 
На репетиции мой старик не сказал ни слова. Ничего, что я предполагал. В мягком кукольном теле сжата странная пружина, и непонятно, могу ли я в полной мере управлять этой силой. Никогда не знаешь наверняка, каков будет финал.

Режиссер дарит зрителям долгие сцены пробуждения Уолерана, будто снятые одним непрерывным планом. Немощный старик просыпается на плоской кровати и, не вставая с нее, начинает жить своей обыденной стариковской жизнью… 
Здесь предельно подробное существование куклы, насыщенное мелкими деталями, каждое из которых становится целым событием. С одной стороны – неторопливая размеренность, повседневность простых действий, с другой – каждый день для него победа, что ноги еще можно сбросить с койки самостоятельно. В этом стариковском проживании нет жалости и сантиментов. В движениях, оценках куклы много иронии: как меняется мимика, когда в ухо капает лекарство или к носу приближается бутылек, как в тряпичной груди нарастает икота от горсти проглоченных таблеток. Характер его – во внешнем: в застывших на лбу морщинах удивления, в сухой длинной фигуре, торчащих седых клочьях белых волос – не смирение, а упрямство и безнадежность. И во внутреннем: как вдруг этот на вид слабый и зависимый старик заявляет откровенный протест – физически сопротивляется кукольнику, отказываясь уложить себя обратно на кровать. Сильный, мужественный Алексей Полищук берет куклу бережно на руки – и вдруг этот старик, свернутый калачиком, становится совсем ребенком, находит в человеке защиту. Пронзительный и точный дуэт жизни и угасания, молодости и старости.