Пресса

«Тихий Дон» потек вспять

Во внеконкурсной программе «Золотой маски» показали «Тихий Дон» Мастерской Григория Козлова. Восьмичасовой спектакль студентов Театральной академии обозначил новую тенденцию в развитии театра — курс на реставрацию.

Инсценировка «Тихого Дона» Михаила Шолохова стала первой частью задуманной Григорием Козловым дилогии об эпохе Гражданской войны. Вторая часть — «Дни Турбины» — вышла этой осенью. Оба произведения, что ни говори, в наше время, охваченное гражданской и политической смутой, очень актуальны.

Но, как ни странно, на спектакле «Мастерской» меньше всего думаешь о происходящем за стенами театра и вообще забываешь, в каком веке ты живешь. Режиссеру не интересны злободневные аллюзии, он погружает зрителей в мир казачьей станицы, как в ушедшую под воду истории зачарованную Атлантиду.

В спектакле Козлова не только свадьба и девичник, но почти все массовые сцены выглядят ритуально: вот бабы стирают белье на берегу Дона (на авансцене действительно устроен длинный короб с водой) и парятся в бане, пропуская между делом по рюмке, вот все выходят на сенокос, дружно размахивая цветными платками, вот девки и парни устраивают веселые посиделки с песнями и плясками, демонстрируя молодецкую удаль.

Все эти фольклорные реконструкции патриархального быта в исполнении юных задорных артистов — просто загляденье. Они покоряют здоровой, бьющей через край энергией, да и режиссерски сделаны очень здорово. Но там, где из общего хора должны возникнуть герои, спектакль начинает провисать. Понятно, что перед нами еще студенты, делающие первые шаги в профессии, но без убедительных Григория и Аксиньи трудно себе представить шолоховскую эпопею.

В этом очаровательном поначалу «Тихом Доне» главные герои выглядят лишь статистами. А на первый план выходит не Гришка Мелехов Антона Момота, больше похожий на современного пацана с района, чем на донского казака, а его отец Пантелей в исполнении Дмитрия Белякина.

Глава большой семьи, гарант дедовских правил и обычаев, стучит по сцене костылем, пытаясь уберечь свой род от гибели. Но привычный миропорядок рушится на глазах, брат идет на брата, пустеет и сиротеет его большой дом. И это крушение семьи становится главной трагической темой спектакля.

Правда, в полную силу она звучит только к концу. В первой, мирной части кипят любовные страсти, иногда столь водевильные, что происходящее начинает смахивать на сериал: едва успеваешь уследить — кто, с кем и где переспал. Но если про витальность и либидо молодым актерам объяснять не надо, то с Гражданской войной всё сложнее.

Этот раскол ведь прошел не только по обществу, а по сердцу каждого человека, заставив делить самых близких людей на друзей и врагов. Вот эту раздробленность сознания ученикам Козлова показать пока не удалось. Во второй части они играют страдающих, растерянных, но таких же цельных и органичных людей.

«Мастерская» вообще не заставляет зрителя рефлексировать и анализировать, она лишь показывает «Россию, которую мы потеряли». И использует для этого язык советского театра 1970–1980-х годов. Не случайно, на спектакле то и дело вспоминаются знаменитые «Братья и сестры» Льва Додина. Деревенская тема, эпический размах, библейские мотивы. И попытка передать этнографический колорит через речь, через вкусную звукопись.

Но эпическому по размаху «Тихому Дону» на поверку не хватает большого дыхания и того уровня обобщения, который чувствовался в постановке Льва Додина. Неблагодарно, конечно, сравнивать великий вошедший в историю спектакль и студенческую работу. Но ведь «Братья и сестры» тоже изначально были дипломной постановкой. И тогда студентам ЛГИТМиКа удалось сказать горькую и обжигающую правду о нашей стране.

Сегодня изменилось всё — и страна, и театр. А молодые артисты «Мастерской» вступают в жизнь по дороге, проторенной 30 лет назад. То, что раньше выглядело откровением, сегодня воспринимается как мейнстрим. И это всех устраивает. Критики захлебываются восторженными отзывами, публика взрывается овациями. Зритель устал от экспериментов и хочет простых и ясных человеческих историй, простого и внятного театрального языка. Что ж, добро пожаловать в светлое прошлое.