Сказки Пушкина

Премьеру в Москве поставил сам Роберт Уилсон, и этим всё сказано. Типичный грим, типичные визуальные эффекты, типичный ритм – удивительно, как Театр наций справляется с этой не свойственной русскому театру культурой. Сказки Пушкина казались детскими, а оказались – о смерти. Парадоксально, но нужен был американский режиссер, чтобы твердо и ясно сказать очевидное: перед лицом неминуемой смерти и равнодушной природы должны сгинуть ненависть и несправедливость, чванливость властителей и ропот народа. Смерть всех упокоит и всё расставит по местам. Смерть нужна для того, что пропеть аллилуйю любви. Смерть дает оправдание жизни. Необратимость смерти - нравственный закон, который внутри нас. Здесь на артиста Евгения Миронова смотришь во все глаза. В финале обретая мудрость, спокойствие в ожидании судьбы, его Пушкин на тоненьких ножках пробегает мимо героев сочиненных им сказок. Гений с моцартовским радушием взирающий на мир, улыбающийся ему как своему собственному созданию. Нет смысла в мироздании, только художник может его мирозданию предоставить. Миронов играет молодого поэта как демиурга, сообщающего миру теплоту и упивающегося той жизнью, которую он же в мир и запустил. Молодость таланта и талант молодости - единственное, что может противостоять смерти, но и напоминать о ней. Спектакль Уилсона вбросил в реальность одну простую мысль: победит лишь тот, кто талантлив. С кем талант, тот и победит.

Павел Руднев

Давно нашедший удовольствие в любовании красотой статичных сцен, живых картин, «цветных снов о черно-белом», Уилсон не зря из всего многообразия возможностей для работы в Москве выбрал именно сказки, где при всех телодвижениях, дальних дорогах и переменах участи статичность входит в условия игры. Хорошие – хороши, плохие – плохи от начала до конца.

Уилсон показывает – с самой заставки-занавеса – мир яркий, сверкающий, в котором блестки и злато-серебро не должны затмить ужасов, которые подстерегают сказочных героев за каждым поворотом. У Пушкина все это очень просто описывается: «И царицу в тот же час/ В бочку с сыном посадили,/ Засмолили, покатили/ И пустили в Окиян». Только в сказке можно в этой ситуации выйти, так сказать, сухим из воды.

«Независимая газета»

Отношения Уилсона с текстом – проблема достаточно исследованная, но, похоже, об эти грабли все заново спотыкаются. Притом, что принципы его использования авторского слова сформулированы давно и наиболее емко вовсе не критиками, а соратником режиссера Томом Уейтсом, заметившим, что «слова для Боба похожи на гвозди в кухонном полу, когда темно и Вы босиком». Лучшие его спектакли связного текста лишены вовсе или поставлены по стихотворениям, как «Сонеты Шекспира», где актеры и актрисы (внешне неотличимые от персонажей «Сказки о царе Салтане») кажутся ожившими строками, непринужденно совершающими свои замысловатые экзерсисы.

Газета «Новые известия»

Знаменитый американский режиссер Роберт Уилсон, вероятно, не любит пафоса — ни словесного, ни действенного. Однако ж без него, кажется, не обойтись. В своем спектакле «Сказки Пушкина» он осуществил то, что должны бы делать политики. Разомкнул границы русской культуры навстречу миру, показал, что «наше все», в общем-то — явление всеобщее, ценное и востребованное. И в то время, когда нас настойчиво призывают укрыться в национальном скиту, дабы чтить исконные традиции и не слишком смотреть по сторонам, он и Пушкина, и российский театр оттуда вывел, организовав превосходную встречу культурных миров без всяких санкций и запретов. В русском спектакле Уилсона, сделанном сборной международной постановочной командой, явно просвечивают самые разные стили и направления — от проявлений разных национальных театральных и музыкальных стилей до выявления архетипических примет самого жанра сказки с его бродячими сюжетами, которые в своих скитаниях не обошли и Пушкина.

«Петербургский театральный журнал»

Кто именно поставил этот спектакль, видно сразу, не нужно быть специалистом, достаточно полистать фрагменты постановок Уилсона на Youtube. Фирменный мерцающий, словно поверхность воды, задник, иногда превращающийся в фон для силуэтов, пустая сцена, меняющая облик благодаря сменяющим друг друга компактным разборным декорациям, подчеркнуто небытовые, фантазийные костюмы, сложные гримы актеров — все это Уилсон как он есть, хоть с учебником сверяй. Уилсон — и в вычурной актерской пластике, и в странной атмосфере, которую принято называть «медитативной» — иногда таинственно-ритуальной, порою благопристойно-салонной, порою вдруг взрывающейся за счет откровенно профанных приколов, достойных телевизионного ситкома.

Журнал «Театр», блог