Театральная компания ЗМ
Антон Чехов

Три сестры

Театр «Красный факел», Новосибирск
Премия «Золотая Маска» 2017г. – Специальная Премия Жюри драматического театра и театра кукол Номинации на Премию - «Лучший спектакль в драме, малая форма», «Лучшая работа режиссера», «Лучшая работа художника», «Лучшая женская роль» (Линда Ахметзянова), «Лучшая мужская роль второго плана» (Константин Телегин)
Режиссер: Тимофей Кулябин
Художник: Олег Головко
Художник по свету: Денис Солнцев
Преподаватель жестового языка: Галина Нищук
Консультанты по культуре глухих: Вероника Копосова, Тамара Шатула

Артисты: Илья Музыко, Клавдия Качусова, Валерия Кручинина, Ирина Кривонос, Дарья Емельянова, Линда Ахметзянова, Денис Франк, Павел Поляков, Антон Войналович, Константин Телегин, Андрей Черных, Алексей Межов, Сергей Богомолов, Сергей Новиков, Елена Дриневская

Продолжительность 4 ч.30 мин.
Возрастная категория 16+
У меня давно была идея поставить спектакль без звука – вернее, каким-то образом исключить звучащее слово из восприятия зрителя. Например, поставить классическую пьесу, отгородив сцену звуконепроницаемым стеклом. Позже это трансформировалось в идею сделать спектакль на жестовом языке, которым пользуются глухие. Я присматривался к людям, говорящим на языке жестов, пытаясь угадать и интерпретировать то, что вижу, думал о сюжете для этого спектакля и даже пытался сочинить какую-то простую историю. Но чем дальше, тем больше мне казалось, что не надо ничего выдумывать, напротив – стоит взять один из самых хрестоматийных текстов, знакомых в той или иной степени любому человеку, пришедшему в театр. И как только эта идея приобрела ясность, сразу возникли «Три сестры». Наверное, потому, что эта пьеса по своей тематике мне ближе, чем другие чеховские пьесы. Я всегда испытывал к ней особую внутреннюю симпатию. После этого я проделал небольшой эксперимент: связался с педагогом и попросил нескольких артистов выучить на языке жестов страницу текста первой сцены – сцену утра именин Ирины. В течение месяца они ходили на занятия, а потом без всяких мизансцен просто «проговорили» текст. И тогда я увидел очень странный эффект: персонажи в полной тишине беззвучно жестикулировали, но текст, который я хорошо знаю, звучал у меня в голове. И в этом была некая магия, непроизнесенные слова становились не менее, а более значимыми. Позже появились субтитры – и эффект только усилился, текст Чехова превратился в одного из героев спектакля, вообще говоря, в главного героя. Вместе с тем, мы, конечно, читали пьесу и в обычном «звуковом» режиме, разбирая ее, задавая вопросы: а как новые обстоятельства ложатся на классический текст. Мы начали максимально достоверно выстраивать на сцене быт глухонемого человека, пригласили на репетиции консультантов с ограниченным слухом. В итоге специфические детали этого быта воспроизведены в спектакле довольно скрупулезно. Обнаружилось, что глухие в реальности бывают военными, играют на музыкальных инструментах, могут работать учителями и врачами. Многие обстоятельства пьесы, которые, как мне казалось, в нашем контексте должны остаться неминуемыми условными допущениями, обрели достоверность. Но главное, что совпало – это коллизия чеховской пьесы, рассказывающая о некотором замкнутом сообществе интеллигентных образованных людей, надолго оказавшихся в чужом городе, где стоит выйти за порог своего дома, и попадаешь в постороннюю среду. За стенами дома Прозоровых – гимназия, вынимающая из Ольги все силы, телеграф, угнетающий Ирину, там Протопопов, там полыхает пожар, там женщина не знает, как отправить брату телеграмму в Саратов о смерти сына. Это очень совпало с ощущением внешнего мира как чужого, постороннего и даже враждебного у неслышащих людей – поскольку этот мир устроен не для них. Спектакль изначально не предполагал никакого социального подтекста, но, если он возник, сопротивляться возможности такой трактовки вряд ли имеет смысл. Мне очень не хотелось бы, чтобы язык слабослышащих воспринимался бы в этом спектакле как лобовое воплощение метафоры «диалога глухих», расхожей мысли о том, что герои в пьесах Чехова не слышат друг друга. Тем более что де-факто получается как раз противоположное: неслышащий человек не может бросить реплику в никуда. Если он что-то хочет сказать, у него непременно должен быть адресат, и говорящий должен быть уверен, что адресат его видит. Знаменитый «чеховский подтекст» в этом случае как бы перестает существовать, хотя он по-прежнему остается в тексте, но ему приходится искать очень точное место на сцене.
Тимофей Кулябин
Как только ни ставили чеховских «Трех сестер», сколько сотен раз ни произносили со сцены: «В Москву, в Москву». Затерты слова, затерты смыслы, и, тогда Тимофей Кулябин лишил персонажей Чехова дара речи вовсе. Спектакль играется на языке глухонемых (подлинном, актеры долго брали уроки). Герои не слышат друг друга не потому, что не хотят, а потому что попросту не могут сказать друг другу ни слова. Но взамен слов приходит иная правда: молчания, перехваченного дыхания, сдавленного стона и невыкрикнутого крика. Нервно чертят руками в пространстве, гневно бьют ими в грудь, нежно прикасаются к ладони партнера, дабы обратить на себя его внимание. Жестовый язык оказался невероятно экспрессивным. А знаменитый чеховский подтекст благодаря ему выходит на первый план, становится зримым, буквально осязаемым. Ощущение «лишности», одиночества к чеховским героям в спектакле Кулябина приходит с пониманием того, что от всего мира их отделяет непреодолимая стена молчания и глухоты.
Вера Сенькина
На странице использованы фотографии Фрола Подлесного и Виктора Дмитриева