Морфий

Федоров в каком-то смысле ставит «всего Булгакова»: в прологе с призрачной поездкой сквозь электронные пульсации пробивается бормотание пса из «Собачьего сердца», фельдшерице Анне Николаевне припомнят Аннушку, которая разлила масло. Это, вроде бы, виньетки, позерские мелочи, только Федоров – не позер, а вдумчивый автор, пересказывающий реалистические булгаковские сюжеты на совсем ином, фантасмагорическом языке чудаковатой, почти мультипликационной клоунады. Но так, что и рандеву человека с большой историей, и особый, восходящий к Гоголю, невеселый смех, и пропитывающий быт мистицизм – все булгаковское – остаются в неприкосновенности; живая, как говорится, классика.

Финал постановки смело можно назвать светлым – не столько по содержанию, сколько по неожиданно изменившейся интонации. Так в минорной музыке Баха последний аккорд оказывается мажорным. В «Морфии» – это сцена с девочкой Лидкой и ее «железной глоткой», спасенной от дифтерита. Режиссер возвращает актерам человеческую пластику, живые голоса. И ощущение миновавшей беды. Пусть это всего лишь одна из многочисленных бед, пусть Доктор по-прежнему чувствует присутствие неведомого Полякова, который жил где-то неподалеку и сгинул, оставив ему только дневник, полный боли, ужаса и самообмана. Пусть не смолкает за окном бесконечная вьюга – явление не столько природное, сколько метафизическое. Но веселая, замотанная в шарф Лидка точно указывает путь сквозь нее.
 

Литературная основа постановки – булгаковские «Записки юного врача» и рассказ «Морфий» (хотя без фраз из «Собачьего сердца» и «Мастера и Маргариты» не обошлось). Спектакль про двух врачей, про два варианта судьбы, два выбора перед лицом смерти, холода, метели, отчаяния. Просто Доктор (Александр Овчаренко) выбирает жизнь и спасение других жизней (одно связано с другим), доктор Поляков (Камиль Хардин) – бегство от жизни, забытье, морфий и смерть. В некотором смысле это история про русских Джекила и Хайда, дневной свет и ночной кошмар. Настоящий хоррор из жизни вечной глубинной России, с метелями, волками, водкой, колоритнейшими сельскими пациентами, превращенными в сценические аттракционы хирургическими операциями, черно-белой мультипликацией и страшноватыми картинами Эгона Шиле, являющимися в помутненном сознании Полякова. Совершенно особенная экспрессия режиссерской и художнической фантазии Антона Федорова замечательно поддержана актерским ансамблем псковской труппы.

На странице использованы фотографии Игоря Ефименко