Каренин А.

В инсценировке я сместил эпоху с XIX века на 1960-е годы XX века – Советский Союз периода оттепели. И это смещение потребовало некоторых радикальных изменений. Например, наш Каренин – это номенклатурный чиновник, коммунист и атеист, и нам важен его путь прощения.
Мне кажется, что Каренин Толстого имеет меньший зигзаг изменений, он более косный чиновник Российской империи, который не сильно меняется к концу романа, он все-таки остается самим собой. Мне же хочется так изломать духовную и душевную линию Каренина, чтобы он стал совершенно другим человеком. Я полностью его социально раздеваю: он будет переломлен, сломлен и выйдет из спектакля совершенно другим человеком. Для этого я обострил некоторые события, какие-то придумал, чтобы пропустить Каренина через «мясорубку» сильных душевных изменений.
Мне захотелось оставить такую двуликость в названии спектакля, то есть визуально и на слух читается: Каренин Алексей и КаренинА. Пришла мысль, что они друг без друга невозможны, что нужно их как-то соединить вместе. Именно Анна запустила все происходящее в нем. Но главный герой по-прежнему Каренин, все равно мне интересен он: им открывается спектакль и им заканчивается.

Стена из керамической плитки, латунные буквы на ней и звук приближающегося поезда, заглушающий голоса. В Тюменском Большом драматическом театре шутят, что в городе появилась первая станция метро, поскольку режиссер спектакля «Каренин А.» Роман Габриа помещает своих героев именно в подземку. Помимо места действия изменено и время: из последней трети XIX века персонажи романа «Анна Каренина» Льва Толстого переезжают в 60-е годы века XX.
С первых минут спектакля период Оттепели лишается флера свободы. Постановка открывается речью Никиты Хрущева, произнесенной мастерам искусства в декабре 1962 года, в спектакле эти слова вложены в уста советского чиновника Алексея Каренина. Роман Габриа, выступающий не только режиссером, но и автором пьесы, вплетает в сюжетную канву самые разные тексты, в том числе стихи Роберта Рождественского, Беллы Ахмадулиной, Давида Самойлова, Бориса Слуцкого, однако именно обращение Хрущева задает ту гнетущую атмосферу, в которой почти невозможно дышать.