ХЛАМ

Меня привлекло в «Хламе» то, что Михаил Угаров во время обсуждения пьесы на фестивале «Любимовка» назвал «тоской по радикальности». Вообще, мне близка идея революции. Революционность – идеальное состояние человека. Меня волнует тема религии комфорта и потребления, ее безысходность, которая порождает страх человека перед жизнью, перед Поступком.



Я исхожу из того, что современная пьеса может быть поставлена без художественного оформления. Текст современной пьесы самодостаточен. Эта ситуация освобождает визуальную составляющую спектакля от служебной роли – от оформительства и иллюстративности. Таким образом, декорация перестает быть декорацией как таковой и становится инсталляцией.


Герои современной российской (и не только российской) драмы часто похожи на «хлам», но их, как правило, жалко, а в их бедах, по рецепту натуралистов позапрошлого века, предлагается винить весь мир и неудачную социальную прописку в частности. У Дурненкова в пьесе, и у Гацалова в спектакле героям отказано в этой привычной уже «страдательной» функции, равно как и в радикализме.
В «Хламе» бесхитростно сошлись прямолинейность авторской концепции и искусная имитация документализма. С одной стороны, нам предлагают новую модель мира – без революций и без героев, точнее, с героем, который долго и тупо терпит, а потом так же тупо берет пистолет и расстреливает посетителей магазина. Что же касается пресловутой натуральности, то здесь она есть. Действие спектакля кишкой растекается по всей ширине сцены – так, что правому зрителю не всегда хорошо слышно торчка, привязанного ремнями матерью к стулу, а левому – интроверта Попова, бурчащего сентенции про корейского студента. Вербатимный фокус, в котором с разной степенью убедительности существуют актеры, сочетается с нарочитой условностью отдельных ситуаций, а в конце концов упаковывается в «рамку» про парня-сочинителя, которому продюсер предлагает за часок написать про смысл жизни. Не халтуру, а нормально написать – вот как Создатель за шесть дней разобрался с целым миром. В этом ироническом оммаже всем нанятым работникам телевидения, каковым является и сам Михаил Дурненков, больше правды, чем в сказках про «Бонни и Клайда». Больше правды и больше честного пессимизма.




Новая драма о собственном месте.