Пресса

Падение

Liquid theatre — это группа «сумасшедших» единомышленников из Москвы, Челябинска и Питера: художники, актеры, режиссеры, хореографы. По сути это «театр, которого нет». И не потому, что у него нет собственного места. Оно есть — это Центр творческих индустрий «ПRОЕКТ_FАБRИКА» в Переведеновском переулке столицы. Просто для каждого спектакля театр находит новое пространство: он может возникнуть в бетонном цехе бумажной фабрики или в ее дворе, на железнодорожном вокзале Москвы или на просторах деревни Никола-Ленивец. И это еще далеко не полная география — уже десять лет Liquid theatre свободно перетекает из одного пространства в другое.

Новый спектакль родился в рамках проекта «Театр + общество». Семь независимых театров, среди которых московский Театр.doc, «Диалог Данс» (Кострома), студия-театр «Манекен» (Челябинск), Центр новой пьесы (Екатеринбург), Театр «КНАМ» (Комсомольск-на-Амуре), получили финансирование для выполнения социальной работы и постановки спектакля (на любую тему). Театры сами выбирали, какой именно социальной работой они будут заниматься.

Один из участников Liquid theatre, режиссер Кирилл Плешкевич, знаком с психиатром и наркологом Александром Данилиным, который вот уже десять лет заведует реабилитационным отделением 17-й наркологической больницы, пишет книги и ведет авторскую передачу «Серебряные нити» на Радио России. Он не чужд искусству, и ему интересно, как именно оно может помочь (или не помочь) его пациентам. Четыре месяца LT и пациенты с помощью тренингов и игр учились открываться, слышать и принимать друг друга такими, какие есть.

Болевая точка нашего общества — то, что мы не общаемся с этими людьми, как с равными, нам проще забыть об их существовании. Но спектакль заставляет нас вспомнить про эту реальность, и для этого совершенно необязательно выводить пациентов на сцену. Есть лишь их тексты и маски, которые они сделали, когда художник Елизавета Дзуцева дала задание нарисовать два автопортрета: каким себя представляешь и каким кажешься окружающим.

В спектакле исследуется история болезни зависимого человека: от тусовок в ночном клубе к изоляции и одиночеству. Множество потоков воспаленного сознания склеены здесь в одну историю, но слов почти нет — только обрывки текстов пациентов и участников спектакля. Это общие размышления о том, что воспоминания о прошлом могут пугать и ранить, что каждому необходимо место, где можно укрыться от всего мира. И ни слова о том, как и почему пациенты попали в эту больницу.



Длинное прямоугольное пространство замкнуто зрительными рядами так, что, кажется, из него невозможно выйти. Несколько стульев, в глубине — экран для видеопроекций, чуть левее — две белые двери, образующие маленькое закрытое пространство, похожее на белую коробку — единственное место, где можно спрятаться. Зрителя от актера отделяет всего несколько метров. Первые десять минут спектакля грохочет клубная музыка. Из открытых дверных проемов — яркий, переливающийся разными цветами свет, можно разглядеть силуэты танцующих. За эти десять минут они доводят себя до потери сознания и будут двигаться, кажется, до тех пор, пока не кончится кислород. Восемь камер видеонаблюдения с разных ракурсов транслируют на экран то, что происходит за дверьми. Девятая, в центре — лежащую в углу рубашку и штаны в клеточку. Типичная больничная пижама, которую вынуждают надевать каждого из пациентов. Liquid theatre при помощи танца, жеста и видеопроекций пытается присвоить физиологию зависимого человека и таким образом передать ход его мыслей, видение мира.



Грохот музыки сменяется стуком сердца. Вырвавшись из «белой коробки», на авансцене появится человек — актер Олег Толкунов. Прожектор светит ему в спину — так, что нельзя разглядеть лица, видно только, как поднимаются и опускаются плечи — он тяжело дышит. Стоит и не может сойти с места, не знает, куда ему идти. Двери «белой коробки» закрылись, и назад пути нет. Он аккуратно садится на стул, долго приноравливается, пытается держать равновесие, но — стук сердца и следом грохот падения со стула. Все прямоугольное пространство заполняют люди в больничных пижамах — Дмитрий Мелкин, Светлана Ким, Кирилл Плешкевич, Андрей Смирнов, Дарья Демидова и Елизавета Дзуцева. Перед тем, как сесть на стул, каждый из них направляет камеру видеонаблюдения на себя, и теперь экран, точно сетка, поделен на шесть маленьких квадратов. Каждый из сидящих на стуле в ярком световом пятне пытается удержать равновесие, но неизбежно падает. Опять пытается держать равновесие, опять падает.

Две девушки, подобно тому, как это делают стюардессы в самолете, показывают «перечень типичных выражений лица, сообщающих об испытываемых эмоциях». Остальные направляют камеры на свои лица и начинают рефлекторно, точно роботы, то расплываться в улыбке — радость, то поднимать брови и слегка приоткрывать рот — удивление, а потом и вовсе лица сменяются картонными масками, теми самыми, которые нарисованы зависимыми. И все это под звук турбин самолета, становящийся нестерпимым, вызывающим эмоцию «страх». Ты уже не можешь управлять собой, теряешь самообладание, превращаясь в безвольное существо. Попадая в зависимость, теряешь не только точку опоры, систему координат, но и какую бы то ни было связь с окружающим миром. Постепенно человек закрывается настолько, что уже неспособен выразить самые простые чувства.

Гаснет свет. А после в ярких световых пятнах — уже не люди, а грубые бумажные куклы все в тех же больничных пижамах в клеточку. Актеры аккуратно управляют ими, точно марионетками, и ритмично, как заведенные, поизносят те самые тексты — обрывки фраз, которые постепенно превращаются в общий крик: если общество не видит человека, он тоже перестает его замечать.

В финале на видеопроекции медленно улетают вверх стулья, с которых в начале спектакля падал каждый из актеров. Что это? Смерть? Выздоровление? Просветление? Liquid theatre принципиально не дает никаких ответов.