Пресса

Господин Посохов, экс-премьер Большого, с 1994 года работающий в Сан-Франциско, сочиняет балеты уже лет десять. В Пермь хореограф перенес "Медею" — первый сюжетный балет, поставленный им в США на музыку Мориса Равеля. Взяться за трагедию Еврипида Юрий Посохов решил после того, как посмотрел "Медею" Ларса фон Триера и "оценил действия Медеи исключительно с эстетической точки зрения".


"Эстетический" подход к трагедии сказался на ее сдержанном внешнем облике: сценограф Посохов забрал сцену однотонными панелями стального цвета, на одну из которых в кульминационные моменты проецируется некий греческий бюст, забрызганный кровью. Художница по костюмам американка Тира Хартшорн одела танцующих в длинные белые юбки и белые маски (превратив обоеполый кордебалет в античный хор), Медею — в черное платье, Ясона — в обтягивающие трико песочного цвета и свободную бордовую рубаху. Таким образом, соавторы подчеркнули вневременной характер происходящего.


На самом деле спектакль весьма четко отсылает к определенной стране и эпохе, а именно к советскому балету конца 1980-х, периоду угасания так называемого хореографического симфонизма. Возможно, если бы этот спектакль появился бы в СССР в те времена, агония советской балетной эстетики продлилась бы дольше: "Медея" придала бы новое дыхание умирающему жанру. В частности, широкие завернутые позиции ног издавна считались в СССР признаком авангарда, а постоянно используемые господином Посоховым jete en tournant, завершаемые перекатом по полу, вошли в моду на Западе как раз в начале 1980-х. Балетмейстер Посохов придумал и несколько свежих поддержек с переменой поз в воздухе и вполне динамично использовал кордебалет, то штучно швыряя его из кулисы в кулису, то выстраивая попарно в беглых адажио.


Но и балетное прошлое не забыто хореографом: в его спектакле можно предсказать каждый следующий ход и каждое па. Медея (Юлия Манжелес, выдвинутая в номинации "Лучшая женская роль") принимает нарочито угловатые позы и заламывает руки совсем как Мехмене Бану у Юрия Григоровича; кордебалет вторит ее движениям, как обычно бывало у советского классика. Да и Ясон отрывает от себя жену с той аффектированной решительностью, с которой метался между чувством и долгом Данила-мастер, отвергая Хозяйку Медной горы. А кульминация, в которой Медея, укрыв себя и детей под черным плащом-покровом, бьет их воображаемым ножом, после чего застывает статуей отчаяния, могла бы принадлежать самому Борису Эйфману, большому любителю эффектных игр с эластичными тканями.


При этом режиссура "сюжетного" спектакля близка к абсолютному нулю. Кто эти люди, что между ними происходит и почему героиня идет на детоубийство — происходящее на сцене не проясняет никак. Единственный любовный дуэт, с которого и начинается спектакль, хореограф подарил Ясону и Креузе, названной в спектакле Принцессой. Соперницу Медеи танцует очаровательная Мария Меньшикова, и можно понять героя, отдавшего предпочтение этой мечтательной резвушке, а не мрачной мегере. С другой стороны, трудно представить себе, чтобы Медея дошла до крайности из-за такого дубоватого, анемичного, грузного Ясона, каким предстал он в исполнении Сергея Мершина. Однако ни неудачный кастинг, ни программные ссылки на "эстетизированный образ древнего мира" не скрывают очевидного: Юрий Посохов совсем не мыслитель. И даже не режиссер. Как, впрочем, и почти все отечественные хореографы его поколения, для которого одна самостоятельно придуманная комбинация движений была дороже логики целого спектакля.