Пресса

На днях в Москве начинаются гастроли петербургского Александринского театра, организованные "Золотой маской". Валерий Фокин, по общему признанию, вдохнул новую жизнь в стены самого старого театра России. О том, как меняется жизнь в северной столице, что такое профессия режиссера и что привлекло его в житии Ксении Петербуржской, Валерий Фокин рассказал обозревателю "Известий" Марине Давыдовой.

известия: Вы приехали ставить спектакль у Константина Райкина. Москва все же не отпускает вас...

валерий фокин: Но у меня же тут семья.

и: Это понятно, а творчески?

фокин: Да я бы не сказал, что меня так уж сильно тянет в Москву. За эти восемь лет я обжился в Петербурге. Я создал внутри города свою театральную империю. И мне в ней комфортно.

и: То есть вам комфортно не в городе, а внутри того мини-государства, которое вы в нем построили?

фокин: Нет. Город тоже очень важен. Некоторые ведь не могут в нем жить, а мне он нравится. Нравится его депрессивность, его переменчивая погода, нравится, что дождь, дождь, дождь, а потом вдруг солнце. Это все как-то очень ложится на мою собственную душевную конституцию.

и: Я имела в виду не столько навевающую депрессию ландшафтно-климатическую среду, сколько весьма агрессивную порой критическую и зрительскую среду.

фокин: Она есть, конечно. Но во многом уже смирилась с моим существованием. Другой вопрос, что эта среда в целом косная. Болотный кооператив - я ее называю. Там действует старое очень банальное правило: я тебе помогаю, ты - мне, мы можем не любить друг друга, но мы вместе заинтересованы, чтобы не было никаких новых движений. Чтобы болото не дай бог не потревожили. Петербург - это столица, оказавшаяся вдруг провинцией, но не растерявшая своих столичных амбиций. В этом его беда. Правда, он сейчас активно освобождается от своих комплексов, я это просто физически ощущаю.

и: И в чем это выражается?

фокин: Во-первых, молодежь. Она стала более раскрепощенной, более свободной. Молодые выходят вперед, теснят благообразных старцев. За эти восемь лет в город потекли какие-то деньги - инвестиции, зарубежные проекты, распахнулось много новых дверей. Город стал более открытым и свободным. И в театральном мире тоже наметились сдвиги. Новая премия появилась у молодых - "Прорыв". Это ведь тоже знак обновления, попытка противопоставить что-то превратившейся в совсем уж частную лавочку премии "Золотой софит". Косная система расшатывается. Пока еще робко, но все же возникает что-то альтернативное.

и: Именно Петербург некогда был городом, где зародилась альтернативная культура, в том числе и театральная. Но парадокс в том, что, зародившись там, она там не прижилась. Она оказалась вытеснена или совсем уж на обочину, или, что чаще, за рубеж. Как вы думаете, есть шанс на возрождение этой культуры?



фокин: Думаю, есть. Надо только дать более яростный толчок этому возрождению. Как ни крути, московский проект "Открытая сцена" все же способствовал появлению молодых нестандартных людей вроде Володи Панкова. А в Питере такого проекта, то есть какой-либо грантовой системы, вообще не было. Чиновники застегнуты на все пуговицы и блюдут собственный мундир. Я очень рассчитываю в этом смысле на новый театральный комплекс, который мы начали сейчас строить.

и: Признаюсь честно, когда я слышу о том, что у нас кто-то где-то опять строит себе новое здание, я хватаюсь... ну, не за револьвер, конечно, но уж точно за сердце. Зачем?!

фокин: Но я же говорю не просто о новой площадке Александринского театра. Это будет именно комплекс - театральная школа, медиацентр с потрясающими возможностями. Когда в 80-е годы меня в числе других известных режиссеров пригласили создавать телевизионный театр, стало вдруг ясно, что рождается новый жанр - и не кино, и не театр. Сейчас появился еще и интернет. Я веду речь не о фестивале "Театральная паутина", то есть не просто о фиксации готовых театральных сочинений, а о том, чтобы создавать совершенно новые сценические произведения для трансляции в интернете. Я знаю, что молодежь готова довольно активное участие принять в этом проекте. Андрей Могучий очень завелся. Да и мне самому интересно сделать какую-то работу такого рода. Плюс школа театральная. И это все будет взаимосвязано.

и: А что за школа? Это что-то альтернативное СПбГАТИ?

фокин: Не обязательно. Хотя в результате может стать и чем-то альтернативным. Я хочу, чтобы мы режиссеров там готовили, технологов сцены, сценографов. Актеров можно набирать, а можно и не набирать - хороших актеров и СПбГАТИ выпускает. А вот найти грамотных менеджеров сцены - проблема. Профессию, которая называлась когда-то "завлит", мы просто потеряли. Завлиты - это тетушки, которые нарезают для критиков бутерброды у себя в кабинете. А настоящий завлит (в немецком театре он называется "драматург") - это человек, задающий некий вектор развития театра. И, может, мы этим своим театральным комплексом тоже что-то в топку молодого поколения подбросим.

и: Сейчас молодое театральное поколение Петербурга для вас персонифицировано в ком-то?

фокин: К сожалению, среди режиссеров я никого практически не могу назвать. Вот артистов назову сразу несколько, в той же Александринке - Лысенков, Марченко, Янина Локоба... Поэтому мы и сосредоточимся в нашей школе на режиссуре.

и: Не знаю, как для вас, но для меня научить режиссуре - значит научить свободно, незашоренно мыслить.



фокин: Но при этом еще надо обучить технологии театральной. В Питере и этому-то учить не умеют. В Москве все-таки есть Женовач, Каменькович. А если плюс к технологии у режиссера будет еще и свой личностный взгляд на вещи - это совсем замечательно.



и: Так в том-то и беда, что технологичных режиссеров я еще вижу вокруг, а с личностным началом совсем плохо. Большинство двигается в том фарватере, который был задан "школой".

фокин: Мейерхольд говорил в свое время, что ему нужно буквально 18 страниц, чтобы написать учебник по режиссуре. Его спрашивают: как же так, всего 18? Он говорит: я напишу там, чего не надо делать. Ему: а что надо делать? Мейерхольд: а вот этого я не знаю. В том-то и дело что в этой профессии научить можно только технологии. Остальному режиссер должен учиться сам. Он не должен знать заранее, как ставить, он должен пытаться каждый раз понять это заново. Лучший ученик - тот, который не похож на учителя.

и: А у вас у самого был период бунтарства?

фокин: Разумеется. Мы не решались говорить об этом открыто, но конфликтность была. И с "Современником", и с педагогами в Щукинском училище. Я с благодарностью их сейчас вспоминаю, но тогда я иначе, чем они, жил, иначе говорил и мыслил. А когда в 1974 году я попал в Польшу и увидел там спектакли Шайны, Конрада Щвинарского, Яроцкого, это просто мне мозги перевернуло. После недели пребывания в Польше я, честно говоря, физически не мог смотреть спектакли "Современника". А ведь тогдашние были не то что теперешние. У меня с глаз как будто сняли какую-то пелену. Я еще в "Щуке" стал догадываться, что в театре есть много дорог, а не одна - магистральная.

и: Интересно, что сейчас границы открыты. В Польшу можно съездить запросто. Обвал интересных гастрольных спектаклей в самой Москве, да и в Петербурге тоже. Но появлению новых интересных режиссеров это не способствует. Еще недавно казалось, что молодым не дают возможности работать. Так тоже нет... Чуть человек обнаружил слабые признаки таланта, он уже нарасхват. И выяснилось, что дело не в административных проблемах, а в чем-то более глубоком.

фокин: Думаю, дело еще и в том, что новая цивилизация, которая рождается на наших глазах, принесла новые законы. У современных зрителей меняется сам способ восприятия реальности. Оптика иная, чем у человека докомпьютерной эпохи. И профессия режиссера состоит в том, чтобы эти законы постигать. Чтобы быть открытым миру, при этом оставаясь аскетом внутри.

и: Но режиссеры, даже молодые, когда начинают заниматься театром, почему-то воспринимают его как некую колбу, в которой действуют законы прежнего времени.

фокин: А с другой стороны, новые зрители, которые еще недавно меня раздражали, потому что они не знали тех спектаклей, которые мне дороги, потому что они вообще с мороза прибежали в театр, так вот эти зрители оказались восприимчивы к театру. Мы уже четыре года работаем со студентами вузов питерских, отнюдь не театральных. У нас аудитория очень сильно поменялась - 60 процентов молодежи в зале. И они пишут на форуме: сегодня не пошла в институт, посмотрела накануне спектакль "Гамлет", сейчас сижу читаю пьесу. Им, конечно, мир театра - как другая планета. Но если ты нашел какие-то болевые точки, это работает.


Главное - нам не закоснеть. Старение начинается с того момента, как начинаешь любить собственные находки и верить в их универсальность. Скажу вам честно, старинные стены Александринки, ее мебель, росписи на стенах - все способствует такому расслаблению антикварному. Но в эти старинные стены обязательно должна входить жизнь с улицы.


и: Вы поставили один из лучших своих спектаклей по мотивам жития Ксении Петербуржской. Мне всегда казалось, что вы типичный агностик. Что заставило вас обратиться к этой теме?

фокин: У меня импульс последнее время один - меня интересуют люди, на которых мне хотелось бы быть похожим - хотя бы чуть-чуть. Остаться жить в неправедном мире и при этом перестать жить по его неправедным законам, как это сделала Ксения, - великой подвиг. Ведь не вела себя, как обычная юродивая. Не была кликушей, нездоровой истеричкой. У нее были знакомые, к которым она хорошо относилась и к которым приходила в гости. Просто через любовь к мужу, к одному человеку, она пришла к любви ко всем. Ну как любить всех? Как любить какого-то пьяного хама или бандита? Как декларация это хорошо. Как способ жизни почти невозможно. Но если бы меня спросили: ты хочешь так жить? Я бы ответил: да. Мне это близко где-то внутри. Другой вопрос, что это "внутри" запрятано на такие глубины, завалено такими грудами земной суеты... И человек должен расчищать эти груды. Я, собственно, и "Живой труп" об этом постарался поставить. О бегстве от мира, от людей, которые вроде бы хорошо к тебе относятся, но с которыми ты уже не можешь жить. Да и в "Женитьбе" мне хотелось показать Подколесина, который хочет, чтобы его оставили в покое. Но жизнь настойчиво вторгается к нему, пролезает в окно, ломится в дверь. Мир не отпускает человека.

и: А вы можете сказать, что мир вас не отпускает?

фокин: Да, разумеется. Мир не отпускает. Профессия не отпускает. Не случайно режиссеры так капризны бывают. Это не от плохого характера. Это идет какой-то псих внутри, и его надо как-то закрыть. Я, например, спасаю себя в такие моменты тем, что начинаю активно заниматься администраторской работой, строительными проблемами. То есть переключаю мозги на что-то другое, чтобы убежать от себя как режиссера. Но очень скоро понимаю - он во мне главный. Надо поскорее вернуться.

и: Так вы воспринимаете театр как часть того мира, который мешает вам строить вас самого? Или как то, что помогает строить?

фокин: Скорее, все же второе. Мне пока не скучно в театре. И если я хочу убежать от мира, то куда я могу убежать? Только в театр.