Ночь Гельвера

«Ночь Гельвера» служит страшным напоминанием и предупреждением людям уже забывшим, как рождается фашизм. Спектакль Баргмана не только о том, как и из кого можно сделать «пушечное мясо»: он о родственности недоумия и агрессии, о том, как страшно, когда недоумки командуют людьми, о том, что терпение зачастую приводит к более страшным последствиям, чем нетерпимость, и о том, что человек, руководствующийся в своих действиях исключительно чувством вины, может втянуть близких в водоворот непредсказуемых событий.

газета «В любимом городе»

Главным героем спектакля становится топот нестройно и нетрезво марширующих людей. Но громко и агрессивно. Орущая слово «ублюдки» толпа так и не покажется на сцене. Но навсегда и до основания разрушит жизнь двоих, теснящихся в вытянутой вдоль комнатенке.

газета «Невское время»

Режиссер в спектакле не уточняет, какие именно силы в этой истории преследуют и убивают слабоумного парня и его приемную мать. Можно додумать, что это и военизированное тоталитарное государство, и его исчадия – озверевшая быдло-толпа, получившая в руки оружие и власть, некий грозный мир, который в спектакле представлен шумами улицы, скандированием «ублюдки! ублюдки!», от которого Карла пытается спрятать Гельвера за призрачной защитой затянутого оберточной бумагой окна. Когда в финале падает стена комнаты, за ней сквозь открытые балконные двери врывается в зал настоящая черная, морозная петербургская Итальянская улица. Она кажется грозной и опасной. В этом месте театр как бы заканчивается, и оказывается, что то, от чего спасались и не смогли спастись герои, – это наш мир. И мы, сидящие в зале, прячемся в театральные переживания, спасаясь от реальности за окном, как это делала Карла. Но стены театра не защищают от произвола и ужаса, которые творятся на этой темной улице, в этом городе, в этом государстве. И каждый, кто не «лихой солдат», здесь не в безопасности. В «ублюдки» могут зачислить любого.

блог «Петербургского театрального журнала»